Мама, я.. люблю тебя
Я повернула холодную ручку больничной двери и вошла в палату. Мама сидела на кровати у окна, перебирая бумаги. Из-за болезни она располнела.
– Привет, мам, – поздоровалась я с ней, и глубоко вдохнула.
– Привет, привет. Как дела....– она выдержала паузу и с холодным укором посмотрела на меня, – Конечно же, ты не занялась письмом в архив, да? – бросила она мне.
Ещё год назад у меня бы сжалось всё тело, закованное в стальные тиски удушающим чувством вины.
"Мои проблемы не важны. Я должна помогать ей. У неё трудная жизнь... Нет! Не плакать, не жаловаться, нельзя казаться слабой и просить помощи. Не злиться, только улыбаться, быть спокойной. Быть вежливой. Оправдайся, придумай причину скорее, а потом... Просто иди и помоги. Так безопаснее",– слышался тихий голос из моего подсознания.
Но теперь это были всего лишь отголоски. Я всё помнила...я точно знала, где находится мой старый глубокий шрам.
Я знала, что он будет там всегда.. Но я больше не чувствовала , что по острой кровоточащей ране бороздит грязное лезвие...
"Просто спокойно и доброжелательно говори, тебе ни к чему защищаться", – подумала я .
– Мама, нет, я не занималась этим. У меня, к сожалению, не было времени, – сказала я, и ноги по привычке задрожали, и я сжала пальцы.
На её лице появились проблески злобы.
– Ну, конечно... – закатывая глаза, бросила она в меня острыми как только что заточенные ножи, словами, – ты ведь всегда только о себе и думаешь... Ничего что я вся больная...
Слезы беспомощности и обида подступали к моему горлу по привычке, на автомате. Стремительно.
Но я отчётливо осознавала, что это старая схема, и я должна помнить, и во имя своего счастья и благополучия дочери я разорву этот порочный круг.
Я не стану переваливать тяжкое бремя душевной надломленности десятка поколений на плечи своего ребёнка. Эту цепочку я разорву.
Её мать была надломлена, мать её матери, и так далее вплоть до памяти на клеточном уровне...
Дело не в том, кто виноват. Я не виню маму ни в чем. Она не смогла...не получилось...но я буду первой в нашем роду, кто сможет. Я не позволю себе сейчас в океане вины и боли.
– Нет, мама. Я не думала только о себ! Я хочу помочь,прекрати.я уже придумала, как я буду это делать! – вот чего она ждала от меня в ответ.
Но такое поведение слишком дорого стоило мне. Я уже сполна заплатила своим здоровьем и душевным спокойствием своего ребёнка. Моя собственная болезнь едва отступила, и я всё ещё чувствовала сильную слабость в теле.
–Да, мама, я думаю о себе. Не только о себе, но и о других. Но о себе я забочусь в первую очередь. Потому что так правильно. Ведь мать, которая заботится о своём психологическом комфорте, заботится и о близких тем самым, – произнесла я спокойно, – и к тому же я сейчас восстанавливаюсь после лечения.
Она замолчала, и я заметила едва уловимую беспомощность в её лице.
– Упрекнуть меня собираешься, да!? – продолжала она, – я вон в каком состоянии..Сегодня я еле хожу. Ты об этом подумала?
– Я люблю тебя, мама... – прервала её я.
Я боролась со своими трясущимися коленями, ощущая, как ноги немеют, но в то же время из спины вырастали крылья.
–Но я себя тоже люблю, – закончила я.
–Ну.. Что ж... - пыталась найти слова она, балансируя между, я уверена, подсознательным желанием обнять меня и парадоксальным привычным ей желанием унизить меня и растоптать... – хоть этому ты научилась.
– Да, я научилась этому, – сказала я.
Я не стала пытаться убеждать её в своей правоте, гонимая желанием, чтобы она хотя бы просто заметила меня... Смутной надеждой, что она поймет... Обнимет. Откроется мне.
Гнев я не испытывала в ту секунду... И, пожалуй, это было самое прекрасное. Мне не нужно было его больше подавлять.
Я видела перед собой женщину, которая просто не смогла. Ей этого не дали, и она не смогла это передать мне.. Вины её в том нет. Есть её беспомощность, её злоба, её старые схемы,... Есть боль нескольких поколений женщин, которые боролись, выживали как могли, прятались, подавляли, плакали, злились.. Ломались , погибали и восставали из пепла.
– Сейчас у меня сложный период в жизни.. – продолжила я
– Ты опять заболела!? - воскликнула мама, – что сразу не сказала!?
- Нет, я здорова сейчас, но мне надо восстанавливаться. Есть трудности, а энергию мне надо беречь. Ты бы хотела, чтобы я этим занялась, верно? – спросила я.
Я решила, что не стану бросаться нм амбразуру. Я хотела лишь услышать ответ на этот вопрос. А не додумывать.
– Вообще - то это не только моя проблема! – воскликнула она.
– Да, знаю, – предупредила я нападение, –но это не срочно и никто не пострадает, если мы не займемся этим прямо сейчас, поэтому когда у меня появится энергия, я этим займусь, – закончила я.
Мама отвернулась к окну демонстративно и холодно.
Так было всегда.
Я увидела своё отражение в тусклом стекле грязного после дождя окна и там.. Там больше не было ревущей, сгорающей заживо в костре огня стыда и вины маленькой трясущейся девчушки, которая мечтала лишь о том, чтобы мама её обняла....
Там были все. И та беспомощная девчушка, и переболевшая серьёзной болезнью напуганная молодая девушка, и гордая за смелую дочь мама, и бесшабашная оторва, и мудрая старуха, и страстная любовница. И другие женщины...
Нет, там было только моё отражение, конечно. Но все эти части меня, кажется, наконец, смогли объединиться.
Я смотрела на неё. На свою маму. Я не искала оправдания её холодности, не хотела её смерти в порыве отчаяния, боли и одиночества... Я не хотела контролировать ситуацию.. Не хотела с ней бороться. На коленях убеждать её увидеть меня.
Я просто смотрела на неё, на свою маму. ... Не отворачиваясь и не опуская глаз. Честно, открыто спокойно...
Я была там целиком и полностью. Я всём телом ощущала запах спëртого воздуха, остывающей на столе курицы и свежих больничным бинтов.
А ещё я наконец, впервые в жизни ощущала абсолютную внутреннюю безмятежность.
И в этой безмятежности было больше любви и больше понимания, чем во всех предыдущих десятилетиях.
– Хорошо,– ответила она, обернулась, посмотрела на меня и.. Слегка улыбнулась.
Я улыбнулась ей в ответ. Это было прекрасное мгновение. Нам обеим не нужно было притворяться и защищаться друг от друга.
– Я за кофе, тебе что-нибудь принести? – спросила я.
– Нет, спасибо, я только покушала - ответила она. И опять улыбнулась.
Спокойствие окутало воздух.
Я тихонько встала, вышла и закрыла дверь.
И побрела по больничному коридору. Из окон пробивались лучи вечернего тёплого солнца, окутывая дымкой всё от пола до потолка.
Медсестры у стойки смеялись. Пациенты прогуливались после ужина.
Жизнь шла своим чередом
И я тоже жила. Я дышала, я была, я чувствовала, я слышала, я видела.
Жизнь.
– Привет, мам, – поздоровалась я с ней, и глубоко вдохнула.
– Привет, привет. Как дела....– она выдержала паузу и с холодным укором посмотрела на меня, – Конечно же, ты не занялась письмом в архив, да? – бросила она мне.
Ещё год назад у меня бы сжалось всё тело, закованное в стальные тиски удушающим чувством вины.
"Мои проблемы не важны. Я должна помогать ей. У неё трудная жизнь... Нет! Не плакать, не жаловаться, нельзя казаться слабой и просить помощи. Не злиться, только улыбаться, быть спокойной. Быть вежливой. Оправдайся, придумай причину скорее, а потом... Просто иди и помоги. Так безопаснее",– слышался тихий голос из моего подсознания.
Но теперь это были всего лишь отголоски. Я всё помнила...я точно знала, где находится мой старый глубокий шрам.
Я знала, что он будет там всегда.. Но я больше не чувствовала , что по острой кровоточащей ране бороздит грязное лезвие...
"Просто спокойно и доброжелательно говори, тебе ни к чему защищаться", – подумала я .
– Мама, нет, я не занималась этим. У меня, к сожалению, не было времени, – сказала я, и ноги по привычке задрожали, и я сжала пальцы.
На её лице появились проблески злобы.
– Ну, конечно... – закатывая глаза, бросила она в меня острыми как только что заточенные ножи, словами, – ты ведь всегда только о себе и думаешь... Ничего что я вся больная...
Слезы беспомощности и обида подступали к моему горлу по привычке, на автомате. Стремительно.
Но я отчётливо осознавала, что это старая схема, и я должна помнить, и во имя своего счастья и благополучия дочери я разорву этот порочный круг.
Я не стану переваливать тяжкое бремя душевной надломленности десятка поколений на плечи своего ребёнка. Эту цепочку я разорву.
Её мать была надломлена, мать её матери, и так далее вплоть до памяти на клеточном уровне...
Дело не в том, кто виноват. Я не виню маму ни в чем. Она не смогла...не получилось...но я буду первой в нашем роду, кто сможет. Я не позволю себе сейчас в океане вины и боли.
– Нет, мама. Я не думала только о себ! Я хочу помочь,прекрати.я уже придумала, как я буду это делать! – вот чего она ждала от меня в ответ.
Но такое поведение слишком дорого стоило мне. Я уже сполна заплатила своим здоровьем и душевным спокойствием своего ребёнка. Моя собственная болезнь едва отступила, и я всё ещё чувствовала сильную слабость в теле.
–Да, мама, я думаю о себе. Не только о себе, но и о других. Но о себе я забочусь в первую очередь. Потому что так правильно. Ведь мать, которая заботится о своём психологическом комфорте, заботится и о близких тем самым, – произнесла я спокойно, – и к тому же я сейчас восстанавливаюсь после лечения.
Она замолчала, и я заметила едва уловимую беспомощность в её лице.
– Упрекнуть меня собираешься, да!? – продолжала она, – я вон в каком состоянии..Сегодня я еле хожу. Ты об этом подумала?
– Я люблю тебя, мама... – прервала её я.
Я боролась со своими трясущимися коленями, ощущая, как ноги немеют, но в то же время из спины вырастали крылья.
–Но я себя тоже люблю, – закончила я.
–Ну.. Что ж... - пыталась найти слова она, балансируя между, я уверена, подсознательным желанием обнять меня и парадоксальным привычным ей желанием унизить меня и растоптать... – хоть этому ты научилась.
– Да, я научилась этому, – сказала я.
Я не стала пытаться убеждать её в своей правоте, гонимая желанием, чтобы она хотя бы просто заметила меня... Смутной надеждой, что она поймет... Обнимет. Откроется мне.
Гнев я не испытывала в ту секунду... И, пожалуй, это было самое прекрасное. Мне не нужно было его больше подавлять.
Я видела перед собой женщину, которая просто не смогла. Ей этого не дали, и она не смогла это передать мне.. Вины её в том нет. Есть её беспомощность, её злоба, её старые схемы,... Есть боль нескольких поколений женщин, которые боролись, выживали как могли, прятались, подавляли, плакали, злились.. Ломались , погибали и восставали из пепла.
– Сейчас у меня сложный период в жизни.. – продолжила я
– Ты опять заболела!? - воскликнула мама, – что сразу не сказала!?
- Нет, я здорова сейчас, но мне надо восстанавливаться. Есть трудности, а энергию мне надо беречь. Ты бы хотела, чтобы я этим занялась, верно? – спросила я.
Я решила, что не стану бросаться нм амбразуру. Я хотела лишь услышать ответ на этот вопрос. А не додумывать.
– Вообще - то это не только моя проблема! – воскликнула она.
– Да, знаю, – предупредила я нападение, –но это не срочно и никто не пострадает, если мы не займемся этим прямо сейчас, поэтому когда у меня появится энергия, я этим займусь, – закончила я.
Мама отвернулась к окну демонстративно и холодно.
Так было всегда.
Я увидела своё отражение в тусклом стекле грязного после дождя окна и там.. Там больше не было ревущей, сгорающей заживо в костре огня стыда и вины маленькой трясущейся девчушки, которая мечтала лишь о том, чтобы мама её обняла....
Там были все. И та беспомощная девчушка, и переболевшая серьёзной болезнью напуганная молодая девушка, и гордая за смелую дочь мама, и бесшабашная оторва, и мудрая старуха, и страстная любовница. И другие женщины...
Нет, там было только моё отражение, конечно. Но все эти части меня, кажется, наконец, смогли объединиться.
Я смотрела на неё. На свою маму. Я не искала оправдания её холодности, не хотела её смерти в порыве отчаяния, боли и одиночества... Я не хотела контролировать ситуацию.. Не хотела с ней бороться. На коленях убеждать её увидеть меня.
Я просто смотрела на неё, на свою маму. ... Не отворачиваясь и не опуская глаз. Честно, открыто спокойно...
Я была там целиком и полностью. Я всём телом ощущала запах спëртого воздуха, остывающей на столе курицы и свежих больничным бинтов.
А ещё я наконец, впервые в жизни ощущала абсолютную внутреннюю безмятежность.
И в этой безмятежности было больше любви и больше понимания, чем во всех предыдущих десятилетиях.
– Хорошо,– ответила она, обернулась, посмотрела на меня и.. Слегка улыбнулась.
Я улыбнулась ей в ответ. Это было прекрасное мгновение. Нам обеим не нужно было притворяться и защищаться друг от друга.
– Я за кофе, тебе что-нибудь принести? – спросила я.
– Нет, спасибо, я только покушала - ответила она. И опять улыбнулась.
Спокойствие окутало воздух.
Я тихонько встала, вышла и закрыла дверь.
И побрела по больничному коридору. Из окон пробивались лучи вечернего тёплого солнца, окутывая дымкой всё от пола до потолка.
Медсестры у стойки смеялись. Пациенты прогуливались после ужина.
Жизнь шла своим чередом
И я тоже жила. Я дышала, я была, я чувствовала, я слышала, я видела.
Жизнь.
